31 серпня покінчила із собою велика Марина Цвєтаєва..
Какой она была?
Настанет день, когда и я исчезну…
1919 год – голодная, холодная, измученная эпидемиями Москва, смерть младшей дочери Марины Цветаевой – Ирины. 1922 год – эмиграция, бедность и нужда скитальцев. 1939 год – Возвращение на родину, существование вчетвером в малюсенькой комнатке, на хлебе и воде. А дальше было еще страшнее…
Марине Цветаевой постоянно катастрофически не хватало любви. Чтобы творить, она должна быть кем-то восхищаться, кого-то обожествлять. И от друзей она требовала намного большего, чем дружбы, очень болезненно переживая их романы «с другими» или, того хуже, - женитьбу. Но в этих порывах её привлекала не только любовь, сколько страсть, ревность, поклоненье, в общем – мир любви. Она ни разу в глаза не видела Бориса Пастернака. Но это не помешало ей, читая его стихи, страстно увлечься поэтом, находившимся по ту сторону «железного занавеса». Она писала горячие и любвеобильные послания с панегириками Пастернаку и как поэту, и как мужчине, причём передавала их так, чтобы они не попали в руки жены… А когда у Цветаевой родился сын Георгий (Мур), Борис Пастернак вообще получил письмо с признанием, что ребенок от него – пусть не плотски, то хотя бы духовно.
Реальность далеко не всегда соответствовала любовному миру, который создавала для себя Цветаева. Очень часто это заканчивалось крупными душевными травмами – как выразился один критик, «бабьими и вульгарными» строками и слезами. Одному из своих друзей Марина Цветаева жаловалась, что когда-то у неё начиналась «большая дружба» с Эренбургом. Ими «были сказаны все слова», не искусный ловелас Илья Эренбург «предпочёл ей другую плоть».
Тоска – суровая штука. Особенно когда от тебя из-за предосудительной деятельности ближних (всем известна судьба Эфрона) отворачивается почти всё прежнее окружение. В общем, ничего Цветаевой больше не оставалось, как собрать чемоданы и поплестись на вокзал, заранее зная, что билет из эмиграции домой окажется дорогой в ад в один конец.
Она приехала в Москву с четырнадцатилетним сыном Муром 14 июня 1939 года. Но долгожданной радостной встрече с родными и близкими не получилось. Среди встречающих на вокзале не оказалось родной и горячо любимой сестры Анастасии, с которой Марина не виделась со дня отъезда из России. Сестра не могла прийти: над ней уже измывались в НКВД. Прошло чуть больше двух месяцев, и «черный воронок» забрал дочь, красавицу и умницу Ариадну, ещё через несколько дней – Сергея Яковлевича.
В СССР судьба Марины Ивановны никого не интересовала. Партийное начальство лишь приказало не трогать её во время разбирательства по делу бывших советских резидентов, по которому проходили Сергей Эфрон и Ариадна. Но сделано это было опять-таки вовсе не из-за сострадания. Просто, чтобы служить приманкой для возвращавшихся эмигрантов. Цветаева должна была оставаться на свободе. А в каких условиях – уже никого не интересовало.
Условия нужно сказать, были суровые: советские коммуналки-клоповники, соседи-алкоголики, нищенские гонорары, если они, конечно, перепадали…
Дальше было ещё хуже: грянула война, и Марина Цветаева с сыном отправилась в эвакуацию, в Богом забытую Елабугу. Приехали они 21 августа, а через 10 дней она повесилась.
Сложно сказать, что стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Цветаевой и толкнувшей её в петлю. Раньше считалось, что повлияли очень плохие отношения с сыном, теперь появилось новое, но очень сомнительное предположение: якобы в Елабуге местный энкаведист-пинкертон предложил ей «стучать». Было бы на кого…
Повесилась она в сарайчике дома, в котором снимала комнату. Снять с гвоздя повесившуюся жиличку сами хозяева не решились – боялись. Вокруг дома собралась толпа, набежали мальчишки, и лишь спустя два часа какой-то прохожий вытащил Цветаеву из петли, по-деловому, не торопясь положил в сенях и пошёл дальше по своим делам.
Смотреть на покончившую жизнь самоубийством мать Мур не стал – хотел запомнить её такой, какой она была при жизни. Из материнских и своих вещей он ничего не оставил: почти всё раздал соседям. Ему ничего и не было нужно – вскоре Мур ушёл на фронт. Во всех книгах написано, что он погиб в !944 году, но это не так. Его расстреляли. За какой-то мелкий воинский поступок.
Также закончил и муж Цветаевой Сергей Яковлевич Эфрон. На четвертом месяце войны его умудрились расстрелять по обвинению в том, что он является «оказывал содействие против установления дружеских отношений с Германией». Из этой мясорубки, отсидев в сталинских концлагерях солидные сроки, выбрались ее дочь Ариадна Эфрон до сестры Анастасия Цветаева. Матерями они так никогда и не стали.
«Дано мне отплытье Марии Стюарт».
Гвоздь, на котором почти 80 лет назад повесилась Марина Цветаева, сделал печально знаменитым старинный милый город Елабугу после появления известного стихотворения Евгения Евтушенко «Елабужский гвоздь». Строки из него – «самоубийств не бывает, запомните, только убийства бывают вообще…» - призывают вновь обратиться к судьбе и творчеству Цветаевой, а круглая надуманность дат дает шанс это осуществить.
Какой она была?
Со слов дочери Ариадны, невелика ростом - 163 см, с фигурой скилетского мальчика, с породистой сухопаростью – узкие щиколотки и запястья, быстрая и легкая походка; стремительные без резкости движения, строгая и стройная осанка. Черты лица точные и четкие. Руки – крепкие, деятельные, трудовые. Два серебряных перстня – печатка с агатовым корабликом, подарки отца, и обручальное кольцо – никогда не снимались. Речь – сжата, реплики- формулы. Умела слушать, была блестящим рассказчиком, читала охотно, доверчиво, по первой просьбе. Была действенно добра и щедра: спешила помочь, выручить, спасти («Согреть чужому ужин - жилье свое спалю»). Беспомощной не была никогда, беззащитной – всегда.
Поздно ложилась, вставала рано. Отличалась спартанской скромностью привычках, умеренностью в еде. Курила, пила черный кофе… Легко переносила жару, с трудом - холод. Равнодушная к срезанным цветам, предпочитала плющ, вереск, кустарники за их мускулистость и домовитость. Любила гадалок, и сама могла предсказывать – в своих стихах. Боялась высоты, толпы. Чуждалась какой бы то ни было техники. Ненавидела быт за неизбывность, пожирающую время, необходимое для основного – работа. Обаятельная, гостеприимная, обществу «правильных» людей она предпочитала чудаков. Да и сама была такой. Считалась с юностью, чтила старость. Человек слова и долга.
Писать начала с шести лет. Первый сборник восьмилетней Марины был замечен знаменитыми поэтами. Сочиняла на свежую голову и пустой живот. Могла мгновенно сосредоточиться и оставаться глухой «ко всему, что не рукопись» … «Сидела за столом до пригвождения». На письмо отвечала, не мешкая. Работе умела подчинить любые обстоятельства. Результат – более 800 лирических стихотворений, 17 поэм, восемь пьес, около 50 произведений в прозе, свыше 1000 писем…
«… Чернорабочий и белоручка».
Ее отец, сын бедного священнослужителя, до двенадцати лет не видел сапог, стал известным ученым, профессором, директором Румянцевского музея и основателем нынешнего Музея имени Пушкина в Москве. Мать – музыкант, ученица Рубинштейна из обрусевшей немецко-польской кельи. Атмосфера в доме- творчества, культур, труд. С детства Марина писала и говорила по-немецки и по-французски. В шестнадцать – самостоятельно поехала в Париж. Прослушала краткий курс старофранцузской литературы в Сорбонне.
Во время первой встречи с Сергеем на Коктебельском пляже Марина загадала: если он найдет и подарит ей сердолик, быть им мужем и женой. Через год они обвенчались, а разовый камень, бережно хранимый Мариной всю жизнь, цел и поныне.
«Тоска по родине – давно разоблаченная морока…»
Серый весенний день 1922 года- последний перед отъездом из России. Багаж – сундучки с рукописями, портплед. Список вещей хранился в записях Марины Ивановны как «Список (драгоценностей за границу): карандашница с портретом Тучкова, габровская чернильница, тарелка со львом. Сережин подстаканник, Алин портрет, швейная коробка, янтарное ожерелье.»
Встреченная как единомышленница, Марина успела создать за рубежом несколько сборников. А через несколько времени неподвластная никаким давлениям Цветаева становится изгоем: «Нищета, в которой я живу, вы себе представить не можете… Муж болен и работать не может. Дочь вязкой платочков зарабатывает 5 франков в день, на них и вчетвером живем. И хотя час одиночества Марина называет «верховным и блаженным», отчуждение дается нелегко. Мужества. С которым они – Поэт («поэтессой» ее называть недопустимо) – работает в безвоздушном пространстве эмиграции, сохраняя свое лицо, свою «душу живую», достойна глубокого уважения. «Одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей – без круга, без среды, без всякой причастности, хуже, чем собака, а зато … А зато – всё. Всё – это её «святое ремесло», её стихи.
Спасение Марина Ивановна видит в возвращении на родину.
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё - равно, и всё - едино.
Но если по дороге - куст
Встает, особенно - рябина...
Родина-уродина встретила похлеще злой мачехи. Не печатают, иногда дают переводы. А когда жить становится не на что, не берут… посудомойкой в Доме творчества писателей.
Она сама напророчила себе судьбу: «Дано мне отплытье Марии Стюарт». Хотя предостерегала Анну Ахматову: «Не пишите плохо о себе, всё, сказанное в стихах, сбывается». Верели смерти – разные. Ссоры с сыном Георгием, происки недоброжелателей и т.п.
А так ли это важно? Когда не стало Поэта. Но есть стихи, которые, «как драгоценным вином, настанет свой черёд».
Артур Гаспарян
За матеріалами газeти
«Киевские ведомости»